О Якове Петровиче Рябове – первом секретаре Свердловского обкома КПСС в середине семидесятых годов прошлого столетия – мало уже кто помнит. А именно он был «крестным отцом» Бориса Ельцина, предложив его кандидатуру генсеку Брежневу на пост партийного руководителя Среднего Урала. В интервью агентству «Фонтанка.ру», высокопоставленный в прошлом работник ЦК КПСС рассказал неизвестные эпизоды из жизни раннего Ельцина.
– Вы вывели в большую политику Бориса Ельцина, рекомендовав его вместо себя в 1976 году на Свердловскую область. Не удивился ли Брежнев такому выбору?
– Очень удивился. Дело было так. К этому моменту у меня в Москву забрали несколько толковых людей, которых можно было назначить вместо меня в Свердловске. Кого-то министром, кого-то ещё куда-то, Рыжкова, например, забрали замминистром. Но, даже не смотря на это, когда меня пригласил Брежнев: «Кого предлагаешь вместо себя в Свердловский обком?», я ответил: «Колбина». Колбин был у меня первым замом, уралец, металлург, хорошо знал область, но в то время работал замом у Шеварднадзе в Грузии. Так что утверждать, как это иногда делают, что я чуть ли не насильно пропихнул Ельцина в секретари обкома, неверно. Более того, я даже настоял, чтобы Брежнев при мне позвонил в Тбилиси и попросил отдать Колбина в Свердловск. Он позвонил. Я попросил трубку, стал убеждать Шеварднадзе отдать Колбина. Шеварднадзе отказался, а Брежнев поддержал его, а не меня. Что оставалось делать? Предложил Ельцина. Брежнев его не знал, но деваться нам было некуда.
– Отдаёте себе сегодня отчёт, Яков Петрович, что именно Вы взрастили будущего могильщика СССР?
– Я считаю, неправильно считать, что всё здесь зависело только от Ельцина, что он был в этом деле первым лицом...
– ...А был логическим продолжением Горбачёва?
– Нет! И не Горбачёва. Дело в том, что когда пошли все эти демократические процессы, появилась группа очень образованных, подкованных ребят, никто из которых, правда, не имел опыта промышленного производства. Вот они и замутили всю воду. Попов, Собчак, Афанасьев... Я их всех знал. Со всеми потом разговаривал. Спрашивал: «Ну и что вы выиграли, братцы?» Афанасьев мне по поводу Ельцина отвечал: «Да, здесь мы допустили ошибку».
– Почему к этим «образованным ребятам» примкнул Ельцин? Тоже обладал с молодости демократическими зачатками?
– Нет. У него их никогда не было. Никакой он не демократ. Его партократом-то не назовёшь. Это был человек со своеобразными дефектами характера, которые заставляли его всегда действовать исключительно в своих интересах. Во имя них он одного мог заласкать, второго затаскать, с третьим сделать всё что угодно. Тем не менее, я не считаю, что тогда ошибся в Ельцине, хотя, конечно, сейчас понимаю, что именно эти качества Ельцина и сыграли главную роль в разрушении страны. Ведь чисто внешне тогда, в 1960-х, душевные дефекты Ельцина в глаза не бросались, сразу нельзя было понять, что Ельцин, например, запросто может нахамить, плохо поговорить с людьми. Я его узнал, когда Ельцин был простым инженером-строителем, его направили к нам на участок заниматься водопроводом и канализацией, где стал я бригадиром. С виду Борис был тогда абсолютно нормальным парнем, высокий, здоровый, спортивного телосложения, хотя, как я понимаю, в нём уже были зачатки хамского поведения, а шло это, видимо, с давних времён, когда он ещё был студентом.
– Уж коль скоро Вы не избавились от Бориса Николаевича на первом этапе работы с ним, то, очевидно, потому, что увидели в Ельцине и какие-то позитивные, деловые качества?
– Он – напористый. Если, бывало, скажешь: «Борис! Нужен такой-то объект! Его надо обязательно сдать к 7 ноября». Ельцин разобьёт лоб, но сдаст. При этом ещё и задействует меня, как первое лицо в области: уговорит, чтобы мы обязательно провели по этому объекту областной партийный актив. Задействует своих партнёров, проектные институты, различных завотделами. Но организует работу. Говорили, что Ельцин кого-то даже до инфаркта доводил на работе. Честно говоря, не знаю. Знаю, что Ельцин сам себя доводил до инфаркта, так ему хотелось власти, так хотелось руководить. Мы его в этом поддерживали, хотя, конечно, видели его характер, что он, например, мстительный человек. Помню, ещё когда вставал вопрос о назначении нового заведующего отделом строительства в обком, один человек меня спрашивает: «Ты собираешься Гуселетова заменить Ельциным? А ты знаешь, что он готов перешагнуть через кого угодно?». Ельцина я тем не менее назначил, хотя особой нужды в нём не испытывал, и при этом сказал ему, что у некоторых людей к нему есть замечания. Ельцин тут же переспросил: «Кто это вам сказал?» Я ему: «Ты неправильно ставишь вопрос, Борис! Ты должен был сказать, что тебе надо делать выводы, а не выяснять, кто мне сказал».
– У Вас с будущим президентом России в те времена были чисто формальные отношения?
– Нет. У меня с Ельциным в свердловские времена были хорошие человеческие отношения. Всё, что я говорил, он делал. Советовался. Помню, приходит ко мне: «Яков Петрович, меня приглашает к себе первый секретарь Костромского областного комитета партии». (То есть его позвали с поста завотделом Свердловского обкома – секретарём Костромского обкома). И спрашивает: «Как вы к этому относитесь?» Отвечаю: «Решать тебе, но если у тебя есть желание стать секретарём, я возражать не буду». Ходит, мнётся, раз подойдёт, другой... Потом: «Нет! Я останусь!» Понимал, что такое Кострома и что такое Свердловск. Кроме того, чувствовал, что я его в какой-то мере поддерживал.
– Ельцин уже тогда пил?
– Я с ним часто тогда встречался, в том числе и за рюмкой. Ельцин мог перепить любого, но я его своим присутствием сдерживал.
– Вам Борис Николаевич по инерции тоже мог нахамить?
– Мне нет, тут он, конечно, сдерживался. Это ведь с одной стороны Ельцин был человек беспощадный, а с другой, он был типичным карьеристом и подхалимом. Но старался подхалимничать не впрямую: «Надо, Яков Петрович, чтобы вы поучаствовали в этой работе, и не волнуйтесь, мы подготовим все необходимые материалы. Лишь бы у вас было желание...»
– Участвовали? Помогали молодому партработнику?
– Я Ельцину не просто помогал, а направлял ему в помощь целые тресты, управления, заводы. Ельцин ведь был нытик: «Нету того, нету этого...». Так что со мной Ельцину было хорошо. Как в раю. Потому что мне очень многое приходилось делать за него. Мы же из прораба сделали Ельцина сразу заместителем начальника управления, а потом и начальником управления. Мне, как первому секретарю Свердловского обкома, конечно, приходилось заниматься всем, но крупному строительству я уделял особенное значение. Поэтому Ельцину со мной и повезло.
– Правду говорят, что Борис Николаевич едва ли инициативу проявил, снеся дом Ипатьева?
–... Ну и хрен с ним, что снёс! Решение Москвы «снять» ипатьевский дом было ещё при мне. Но я не торопился. Чего его трогать? Дом был в низине, никому не мешал. Я пригласил председателя горсовета Мушкарёва, и говорю: «Тут на меня КГБ наседает с домом Ипатьева, но чего нам торопиться? Вот когда будем делать в этом месте дорогу, а ипатьевский дом будет нам мешать, вот тогда к этому вопросу можно будет вернуться». В то время в этом доме было хранилище книг, ещё чего-то. То есть мне надо было бы искать дополнительные помещения, чтобы всё это куда-то перевести. Ельцин всё это знал. Более того, поддерживал меня в моём мнении. А как только стал секретарём Свердловского обкома, ему позвонили из Москвы, и Ельцин дом Ипатьева через несколько дней «снял». Вот, кстати, хороший пример его характера: подыграть начальству, сподхалимить.
– До Вас доходила информация, как Ельцин стал вести себя в области, став в ней первым лицом?
– О том, каким Ельцин был первым секретарём Свердловского обкома, вам надо говорить не со мной, а с теми, кто с ним работал, но, конечно, они мне на него потом жаловались, рассказывали, какие он вытворял вещи. Оставшись без меня на области, Ельцин стал утрачивать контроль над собой, и я ему об этом прямо говорил. И по телефону, и когда приезжал сам. «Ты, – говорю, – пойми, что ты в определённом смысле недоразвитый как первый секретарь. Ведь, по сути, ты – строитель. Что такое лес, канализация ты прекрасно понимаешь, а что такое политика, нет. Ты должен ещё учиться. Ты не знаешь машиностроения, экономики. Тебе надо много читать. А не просто хап-хап-хап...». А окончательно Ельцин почувствовал себя полным хозяином области, когда меня освободили от должности секретаря ЦК и направили первым зампредом Госплана СССР. Тут у Ельцина и развернулся, как говорится, полный ералаш. Что хочу, то и делаю. Прежде всего, это, конечно, проявлялось всё в той же ельцинской грубости и пренебрежении к людям.
– Вы с Борисом Николаевичем в Москве встречались?
– Да, году в 1984-1985, когда меня назначили зампредседателя Совмина СССР. Ельцин сам позвонил: «Яков Петрович, я хочу встретиться, давно не виделись, соскучился». Приехал ко мне на дачу. Выпили, обмыли.
– С Вами советовались по поводу перевода Ельцина в Москву?
– Нет. И очень зря. Я об этом сказал Горбачёву на пленуме ЦК, когда Ельцин уже начал вовсю вертеть-крутить свою линию. Я тогда работал послом СССР во Франции, но имел статус выше любого министра, потому что был членом ЦК и депутатом Верховного Совета. Кстати, когда я был послом в Париже, я не принял Ельцина. Дело было так. Он приехал с делегацией, а заодно рекламировал свою первую книжку «Исповедь на заданную тему». Звонил мне ночью раза три. Отвечаю: «Завтра с тобой увидимся, Борис. Ты летишь на пленум ЦК в Москву? Ну вот и я лечу, в самолёте и поговорим». Ельцин: «Не увидимся, Яков Петрович, я на французском самолёте лечу». Отвечаю: «Не проблема. Я сейчас позвоню руководителю Аэрофлота, он тебе за полчаса переоформит билет. А там я тебя посажу рядом с собой». Но Ельцин, хотя на часах уже было 2 часа ночи, продолжает настаивать: «Ну, давайте я заеду, посидим, поговорим». Но я наотрез отказался. Так мы с ним больше никогда и не увиделись.
– И даже когда Борис Николаевич стал позиционировать себя как демократ?
– Когда Ельцина избрали председателем Верховного Совета РСФСР, я очень хотел с ним встретиться. Потому что видел, что он прёт не туда. Несколько раз звонил. Не соединяют. Тот же Коржаков: «Мы ему передавали, он занят, поймите...». Я: «Скажите Борису Николаевичу, что я хочу с ним встретиться!». Не помогло. Решил, как действовать дальше. У Ельцина тогда помощниками работали Петров (будущий глава администрации президента России – Авт.) и Илюшин (будущий вице-премьер правительства России – Авт.). Я напёр на Петрова: «Ты – первый помощник, руководитель его аппарата, скажи Ельцину, что я хочу его видеть. Пусть он меня примет!». Короче, это длилось 2 или 3 месяца. Пока Петров мне окончательно не сказал: «Яков Петрович, Ельцин вас не примет». Я к Илюшину. Тоже самое.
– Боялся Вас?
– Страшно боялся! Я это чувствовал. И Илюшин с Петровым меня боялись, потому что я их знал ещё по Свердловску. Илюшин был секретарём горкома комсомола в Тагиле, а что касается Петрова, то я даже отца его хорошо знал.
– Когда Борис Николаевич стал президентом России, Вам как-нибудь давали понять, чтобы не болтали лишнего?
– Нет. Этого никогда не было. Да я этого и не делал.
– Боялись?
– Я Ельцина не боялся, и тем более не боюсь сейчас. Он зарыт глубже, чем все остальные. Ельцин не мог быть моим врагом. Он не мог со мной сладить. И вообще, если честно, у меня уже голова болит о нём говорить. Ельцин мне с определённого времени просто неинтересен.